Гофман "Повелитель блох", Золотой горшок"

[sonja]

Вам не кажется, что главный герой произведения из спектра?
Я давненько читала эту вещь, но всегда вспоминаю его, когда жизнь начинает выворачивать меня наизнанку. История там начинается с того, что по неуклюжести молодой человек рассыпает яблоки у торговки. Героя зовут Ансельм; он видит и слышит только ему доступное, и, вообще, несмотря на свою прилежность никак не вписывается в привычное общество.

[tertia]

А у Гофмана все герои странноватые. Жуткий и чудесный мир. Да, он похож на человека с СА, этот Ансельм. Или на шизофреника и у него глюки.

[Скиталец]

А у Гофмана все герои странноватые. Жуткий и чудесный мир. Да, он похож на человека с СА, этот Ансельм. Или на шизофреника и у него глюки.

Да,пожалуй,мой любимый писатель.
Ансельм похож на аспи.Во многом узнаешь себя вот в этом:

вообще, несмотря на свою прилежность никак не вписывается в привычное общество

Тоже какие-то яблоки давишь ))) .

А у Гофмана все герои странноватые. Жуткий и чудесный мир. Да, он похож на человека с СА, этот Ансельм. Или на шизофреника и у него глюки.

Относительно глюк.Тогда уж не шизофреник,а наркоман . Змейки и прочие чудеса происходят после того,как он курит травку ("Пользительный табак "),по-видимому опиум. Аутист-наркоман,короче(тут уж,у меня такого опыта совсем нет).
У Гофмана все произведения отдают какой-то аутичность. А вот главному герою "Повелителя блох" Пелегринусу Тиссу можно прямо диагноз аспи ставить.Целые большие цитаты можно привести.
Еще вот очень близок,на мой взгляд очень аутичен, советский мультфильм "Щелкунчик" ,где не говорят,а только музыка Чайковского.
Сюжет не совсем по Гофману (значительно проще, вместо богатой девочки бедная девушка),но как то зато особенно аутично вышло.

[Скиталец]

tertia писал(а):

А у Гофмана все герои странноватые. Жуткий и чудесный мир. Да, он похож на человека с СА, этот Ансельм. Или на шизофреника и у него глюки.

Да,пожалуй,мой любимый писатель.
Ансельм похож на аспи.Во многом узнаешь себя вот в этом:

sonja писал(а):

вообще, несмотря на свою прилежность никак не вписывается в привычное общество

Тоже какие-то яблоки давишь ))) .


tertia писал(а):

А у Гофмана все герои странноватые. Жуткий и чудесный мир. Да, он похож на человека с СА, этот Ансельм. Или на шизофреника и у него глюки.

Относительно глюк.Тогда уж не шизофреник,а наркоман . Змейки и прочие чудеса происходят после того,как он курит травку ("Пользительный табак "),по-видимому опиум. Аутист-наркоман,короче(тут уж,у меня такого опыта совсем нет).
У Гофмана все произведения отдают какой-то аутичность. А вот главному герою "Повелителя блох" Пелегринусу Тиссу можно прямо диагноз аспи ставить.Целые большие цитаты можно привести.
Еще вот очень близок,на мой взгляд очень аутичен, советский мультфильм "Щелкунчик" ,где не говорят,а только музыка Чайковского.
Сюжет не совсем по Гофману (значительно проще, вместо богатой девочки бедная девушка),но как то зато особенно аутично вышло.

[Laricus]

немного перепутал,это к соседней теме пост.Хотя к этой тоже кое-что вышло.

Не вижу путаницы, по-моему, сказки Гофмана тоже экранизировались. Помню, что видел "Цахеса", ну и "сказки Гофмана" Жана Оффенбаха тоже есть на видео!

[sonja]

Миры Гофмана мне лично очень близки по восприятию. А жутковатость в них как от тревожности что ли, когда на каждое завтра боишься загадывать.

[Скиталец]

Приведу тут наиболее любопытное из жизни главного героя,начиная с рассказа о его детстве,выделив наиболее важное.Вырисовывается яркий портрет человека с СА.Даже просто удивительно.

Тот очень ошибется, кто вообразит себе, что Перегринус Тис -- маленький
ребенок, которому добрая его мать какое-нибудь другое привязанное к нему
существо женского пола, прозванное романтическим именем Алина, приготовило
святочные подарки. Вовсе нет!
Господин Перегринус Тис достиг тридцати шести лет, то есть можно
сказать, лучшего возраста жизни. Шесть лет назад о нем говорили как об очень
красивом человеке, теперь же его называли статным мужчиной, и были правы; но
и тогда и теперь Перегринуса все-таки порицали за то, он слишком в себе
замыкается, что он не знает жизни и, видно, подвержен какой-то болезненной
меланхолии. Отцы, у которых были дочери на выданье, полагали, что доброму
Тису, чтобы излечиться от меланхолии, было бы всего лучше жениться; у него
богатый выбор, и ему нечего бояться отказа. Мнение отцов, по крайней мере в
последнем пункте, было вполне справедливо: господин Перегринус Тис, кроме
того что, как сказано, был статным мужчиной, обладал и весьма приличным
состоянием, оставленным ему его родителем, господином Балтазаром Тисом,
очень зажиточным и видным купцом. Таким высокоодаренным мужчинам на невинный
вопрос их: "Смею ли я надеяться, дорогая, что вы осчастливите меня вашей
рукой?" -- девушка, переступившая уже за мечтательный возраст любви, то есть
достигшая двадцати трех -- двадцати четырех лет, почти всегда отвечает,
потупив взор и покраснев: "Поговорите с моими родителями, я всем им
повинуюсь, у меня нет собственной воли". А родители, молитвенно сложив руки,
произносят: "На все божья воля, мы ничего не имеем против, любезный сын!"
Но ни к чему не чувствовал такого нерасположения господин Перегринус
Тис, как к женитьбе. Ибо, кроме того что он вообще дичился людей, совсем
особую, странную идиосинкразию испытывал он по отношению к женскому полу. От
близости женщины у него на лбу выступали капли пота, а уж если с ним
заговаривала молоденькая да хорошенькая девушка, то его охватывал такой
ужас, что язык прилипал гортани и судорожный трепет пробегал по всем его
членам.
Но если отцы семейств и настаивали на том, чтобы богатый и приятный
господин Перегринус Тис отказался от своей женобоязни и вступил в брак без
дальних околичностей, то, со своей стороны, старые холостяки твердили, что
прав господин Перегринус, ибо при его душевном складе вовсе не следует ему
жениться.
Скверно было только одно, что многие при словах "душевный склад" делали
очень таинственную мину, когда же их расспрашивали подробнее, недвусмысленно
давали и понять, что господин Перегринус Тис, к сожалению, не всегда бывает
в здравом уме и что подвержен он этому несчастию еще с малолетства. Эти
лица, считавшие бедного Перегринуса за помешанного, принадлежали по
преимуществу к разряду людей, твердо убежденных, что на большой дороге
жизни, которой велят держаться рассудок и благоразумие, нос -- самый лучший
путеводитель и указчик, и лучше уж надеть наглазники, чем дать увлечь себя в
сторону каким-нибудь благоухающим кустарником или цветущим лужком.
Правда, впрочем, что и во внешности и в нраве господина Перегринуса
было кое-что странное, с чем люди никак не могли примириться.

Уже с самого раннего возраста в мальчике Перегринусе стал проявляться
очень своеобразный нрав. Несколько недель подряд денно и нощно кричал он не
переставая, причем никаких признаков телесного недомогания в нем нельзя было
обнаружить, а затем вдруг сразу утих и застыл в полной бесчувственности.
Казалось, ничто не производило на него ни малейшего впечатления, ни улыбки,
ни желания поплакать не выражалось на его маленьком личике, точно
принадлежало оно безжизненной кукле. Мать утверждала, что, будучи
беременной, она загляделась на старого бухгалтера, у двадцать лет безмолвно
сидевшего с таким же безжизненным выражением лица над конторской книгой;
много горячих слез пролила она над маленьким автоматом.
Наконец крестной матери ребенка пришла счастливая мысль принести
маленькому Перегринусу чрезвычайно пестрого и, по правде говоря, весьма
уродливого арлекина. Глаза Перегринуса вдруг чудесно оживились, на губах
заиграла легкая улыбка, он потянулся к кукле и, получив ее, с нежностью
прижал к груди. Затем он посмотрел опять на пестрого человечка, да такими
умными сознательными глазами, как будто вдруг пробудились в нем разум и
восприимчивость, да еще в более сильной степени, чем свойственно детям его
возраста.
-- Он слишком умен, -- проговорила кума, -- он не проживет у вас долго.
Взгляните только ему в глаза, он думает уж гораздо больше, чем ему следует! Эти слова очень утешили старого господина Тиса, который стал было уже
свыкаться с мыслью, что после многих лет напрасной надежды у него родился
сын-недоумок, но вскоре посетила его новая забота.
Давно уже миновало то время, когда дети обыкновенно начинают говорить,
а Перегринус все еще не вымолвил ни слова. Его можно было бы принять за
глухонемого, если бы иногда он не взирал на говорящего с ним внимательным
взглядом, явно выказывая свое участие радостной или печальной улыбкой, и не
оставалось ни малейшего сомнения в том, что он не только слышал, но и все
понимал. Каково же было удивление матери, когда сама она удостоверилась в
том, что рассказывала его нянюшка! Ночью, когда ребенок лежал в постельке и
думал, что его никто не слышит, он произносил про себя отдельные слова и
даже целые фразы, и то была не исковерканная по-детски, но правильная,
чистая речь, заставляющая предположить, что упражнения эти продолжаются уже
довольно долго. Небо даровало женщинам совершенно особый такт и способность
верно угадывать те или иные свойства человеческой природы, как они
проявляются в индивидуальном своеобразии с самого рождения ребенка, и
потому, по крайней мере для первых годов детства, женщины -- лучшие
воспитательницы. Этот такт и побудил госпожу Тис скрыть от ребенка, что за
ним наблюдают, и не понуждать к разговору, более того, неприметно она
другими способами добилась того, что он сам перестал скрывать свой
прекрасный дар речи и, к общему удивлению, медленно, но внятно заговорил при
всех. Однако к разговору он вообще выказывал полное нерасположение и очень
бывал доволен, когда его оставляли в покое, предоставляя самому себе.
Но если и эта тревога, как бы сын не остался немым, миновала господина
Тиса, то впереди его ждали гораздо большие заботы. Когда Перегринус достиг
отроческого возраста и должен был приступить к учению, оказалось, что только
с величайшим трудом ему можно было что-нибудь втолковать. Странным образом с
чтением и письмом повторилась та же история, что и с разговором: сперва ему
не давалось решительно ничего, а затем вдруг, сверх всякого ожидания, он
сразу овладел и тем и другим. Тем не менее, когда ребенок подрос, ни один
воспитатель не уживался в доме, и не потому, что мальчик им не нравился, а
просто они никак не могли разобраться в его природе. Перегринус был тих,
благонравен, прилежен, и вместе с тем нечего было и думать о каком-либо
систематическом обучении, как того хотели воспитатели, потому что понимал и
увлекался он только тем, что затрагивало его внутренний мир, его душу, а все
остальное бесследно проскальзывало мимо. Затрагивало же его душу все
чудесное, все, что возбуждало его фантазию, чем он потом жил и о чем мечтал.
Так, получил он однажды в подарок большой, во всю стену его комнатки, чертеж
города Пекина со всеми его улицами, домами и т. д. При взгляде на сказочный
город, на чудесный народ, толкавшийся по его улицам, Перегринус, как бы по
мановению волшебной палочки, перенесся в иной мир, в котором он сразу
почувствовал себя как дома. С жаром набросился он на все, что только мог
найти о Китае, китайцах, Пекине; старался тоненьким певучим голоском
произносить звуки китайской речи, согласно тому описанию их, которое где-то
ему попалось; попытался даже при помощи картонных ножниц перекроить свой
хорошенький коломянковый халатик на китайский фасон, дабы, сообразно обычаям
страны, с восторгом ходить по пекинским улицам. Все прочее совсем не
привлекало внимания, к величайшей досаде учителя, который по настоятельному
требованию строгого Тиса как раз в это самое время собирался преподать
своему питомцу историю Ганзейского союза. Узнав, к великому своему
сожалению, что Перегринуса нельзя вытащить из Пекина, отец приказал вытащить
тащить самый Пекин из комнаты мальчика.
Дурным предзнаменованием казалось старому Тису то, что, будучи еще
маленьким ребенком, Перегринус предпочитал разные бляхи дукатам, а к большим
денежным мешкам и счетным книгам возымел вскоре решительное отвращение. Но
уже совсем удивительно было то, что слова "вексель" он просто слышать не мог
без судорожного трепета: он уверял, что при этом испытывает такое ощущение,
точно скоблят острием ножа взад и вперед по стеклу. Господин Тис должен был
признать, что Перегринус уже сызмала проявил свою непригодность для
купеческой карьеры, и как ни хотелось ему, чтобы сын пошел по его стопам, он
все-таки отказался от этого желания в предположении, что Перегринус посвятит
себя какому-нибудь другому роду деятельности. Основным правилом господина
Тиса было, что даже самый богатый человек должен иметь определенное занятие
и положение в свете; к людям праздным испытывал он отвращение, и как раз к
праздности имел Перегринус решительную склонность при всех своих знаниях,
которые он по-своему приобрел и которые пребывали в хаотическом беспорядке.Это составляло самую большую и тягостную заботу господина Тиса. Перегринус
ничего не желал знать о мире действительности, а старик жил только в этом
мире, и неминуемо должно было случиться, что чем старше становился
Перегринус, тем резче проявлялся этот разлад между отцом сыном, к немалому
огорчению матери, которая с радостью б позволила своему кроткому, тихому,
лучшему из сыновей Перегринусу витать в непонятном ей, правда, мире грез и
мечтаний и никак не могла взять в толк, зачем нужно отцу взваливать на него
непременно какое-то определенное занятие.

По совету опытных друзей старый Тис послал сына в Иенский университет,
когда же он вернулся через три года, старик воскликнул с горечью и гневом:
-- Ну, так я и думал! Мечтателем-дураком уехал, мечтателем-дураком и
возвратился!
Господин Тис был прав, поскольку Перегринус ничуть не переменился в
своей природе, а остался точно таким же, каким уехал. Однако и тут господин
Тис не потерял еще надежды образумить своего выродка сына, полагая, что если
попробовать насильно вовлечь его в дела, то, может быть, в конце концов он
войдет даже во вкус и станет держаться другого образа мыслей. Он послал его
в Гамбург с поручениями, не требовавшими особых знаний по торговой части, и
снабдил его, кроме того, рекомендательным письмом к своему тамошнему другу,
прося не оставить его помощью и советом.
Перегринус явился в Гамбург, вручил товарищу своего отца не только
рекомендательное письмо, но и все бумаги, касавшиеся его поручения, и вслед
за тем исчез неизвестно куда.
Товарищ господина Тиса написал ему тогда нижеследующее:
"Ваше почтеннейшее письмо от... получил через господина Вашего сына. Но
оный в дальнейшем не показывался, а тотчас уехал из Гамбурга, не оставив
никаких поручений. Сделок на перец мало, хлопок -- слабо, из кофе -- спрос
лишь на средний сорт, напротив -- мелис идет хорошо, а также стойко с
индиго. Примите и пр."




С этой минуты Перегринус повел тот странный образ жизни, о котором
упомянули мы вначале. Замкнувшись от всякого общества, жил он со своей
старушкой нянюшкой в большом просторном доме, в глубочайшем одиночестве,сперва совсем один, а позднее сдал внаймы несколько комнат одному старому
другу своего отца. Человек этот чуждался людей так же, как Перегринус.
Понятно, почему оба они прекрасно уживались вместе, никогда друг друга не
видя.
Только четыре семейных праздника Перегринус справлял с особой
торжественностью: дни рождения отца и матери, первый день Пасхи и день своих
крестин. В эти дни Алина должна была накрывать стол на столько персон,
сколько отец приглашал в былое время, и подавать те же самые блюда и то же
самое вино, какими любил угощать отец. Само собой разумеется, что
употреблялось при этом, по многолетнему обычаю, и то же самое серебро, те же
тарелки, те же стаканы, что и прежде, сохранившиеся в наследстве
неприкосновенными. Перегринус строго это соблюдал. Когда стол был накрыт,
Перегринус садился за него один-одинешенек, ел и пил очень мало,
прислушивался к разговору родителей, воображаемых гостей и сам только
скромно отвечал на тот или иной вопрос, с которым обращался к нему
кто-нибудь из общества. Как только мать отодвигала свой стул, он вставал
из-за стола вместе с другими и вежливо приветствовал каждого. Затем он
уходил в отдаленную комнату, поручая Алине распределить оставшиеся
нетронутыми кушанья и вино между бедняками околотка, и добрая душа исполняла
приказание своего господина с величайшей добросовестностью. Празднование
дней рождения отца и матери начинал Перегринус уже ранним утром с того, что
приносил в комнату, где завтракали родители, красивый венок из цветов и
произносил выученные наизусть стихи, как это бывало в детстве. В день своих
крестин сам он, естественно, не мог садиться за стол, как рожденный
незадолго перед тем, и Алина уже одна должна была обо всем позаботиться, то
есть потчевать гостей вином и вообще быть за столом радушной хозяйкой; все
остальное происходило как и в другие праздники. Но, кроме сего, был у
Перегринуса еще один особенно радостный день в году, или, точнее, радостный
вечер, именно рождественский сочельник, который приводил в такой восторг и
умиление его детскую душу, как ни одно другое удовольствие. Сам заботился он о закупке разноцветных елочных свечей, игрушек,
лакомств, обо всем, что делали для него в его детстве родители, и затем
праздник шел своим чередом, как уже известно благосклонному читателю.

Итак,пред нами :
- замкнутость,
-боязнь и избегание людей,
-одиночество,
-неспособность к социальной жизни,
-неспособность к изучению того,что неинтересно и способность к тому,что интересно
-обширность,но хаотичность познаний
-склонность к специнтересам (напр.,к Китаю и всему китайскому)
-отсутствие интереса к деньгам
-долгое молчание в детстве при способности уже говорить
-ритуалы
Также еще вырисовывающаяся по ходу сказочной повести честность,неспособность врать и др.

[sonja]

Да уж, куда более полный список. Возникает вопрос: откуда у Гофмана такие образы?

[Ribes]

раньше я подумала бы, что это вымысел автора. но сейчас понимаю, что автор знал человека, которого описывал. но главный герой - это не сам Гофман.

[Laricus]

То есть был реальный прототип? И Гофман, наблюдая за ним, скорее всего, неоднократно и постоянно, создал образ Перегринуса? Вполне вероятно. Даже думаю, что если бы Гофман это делал бы с рассказов кого-либо о ком-то, получилось бы совсем не так!